Пожар

Невыдуманные рассказы из цикла «Плыть, плыть, плыть…».

Эти три необычных случая слились в один как бы пунктирный эпизод после того, как я стал свидетелем пожара в степном селе за Большим Иргизом.

Мамина молитва
Весной 95-го Юрий Изъятский, Антон Жоголев и я, грешный, милостью Божьей и по благословению Архиепископа Самарского и Сызранского Сергия организовали на одном из самарских телеканалов Православную программу «Благовест». Радости нашей не было предела: передачи еженедельные, без цензуры, и география их не ограничивалась нашей губернией!
Первый выпуск — на Благовещение! Владыка одобрил, руководство телеканала довольно, и — большой зрительский отклик!
И вот когда мы снова собрались, чтобы обсудить сценарий очередной передачи, Антон как-то помрачнел и произнес:
— Ох, и ждут же нас искушения. Крепитесь, мужики.
Легкомысленнее всего к этому предупреждению отнесся я, поскольку был менее воцерковленным. И вот на меня-то искушения как раз посыпались, не щадя ни родных, ни близких, ни соседей.
…Дом наш послевоенной постройки, полудеревянный-полукирпичный, в два этажа, на самой окраине города, и живут в нем работяги да пенсионеры. Но вот почему-то в наш подъезд в освободившуюся квартиру вселился состоятельный, по местным меркам, человек — помощник директора одного из безымянских предприятий. Вселился с молодой женой и малым ребенком. Сделали дорогой, опять же по местным понятиям, ремонт, поменяли отопление, что-то намудрили с газом. Но больше всего поразило старожилов то, что на окнах поставили решетки и навесили массивную металлическую дверь. Такого в нашем курмыше еще не видывали.
Ну дай Бог и им счастья и здоровья! Живут и живут себе, малыш подрастает, иногда подъезжают к подъезду на единственном в нашем дворе автомобиле… Только моя мама, тогда еще умевшая шагать по ступенькам, нет-нет да и молвила: «Ох, не к добру это. Замуровались…»
А программа «Благовест» жила своей жизнью. Жоголев предлагал темы, а иногда и сценарии. Изъятский находил благотворителей и писал тексты. Я был ведущим и режиссером да еще что-то наговаривал за кадром. По бедности нашей, граничившей с нищетой, нам приходилось монтировать в самое неурочное время — ночью.
И вот как-то возвращаюсь я из монтажной домой под утро, сажусь за кухонный стол и раздумываю, то ли лечь спать на пару часов, то ли выпить крепкого чая и сесть за печатную машинку, как вдруг слышу дикий стук во входную дверь. Открываю. На меня с двух сторон нависают две соседки и дуром орут, что у новеньких пожар.
— Что делать?!
— Пожарным звонить.
— Звони!
А сами висят у меня на руках, и у обеих в квартирах телефоны. Паника. Я отдергиваю руку от одной соседки и тут же начинаю хлестать другую по щекам. Потом обеих зашвыриваю в квартиру к той, у которой есть балкон. Командую:
— Не высовывайтесь!
Пламя из горящей квартиры на первом этаже уже вырвалось в подъезд, и поэтому со второго этажа спуститься невозможно.
По телефону вызываю пожарных.
Снова выхожу на площадку и, бросив табурет, разбиваю в подъезде окно. Дым частично повалил в образовавшееся отверстие. Я закрыл за собой входную дверь, открыл на кухне окно, зашел в комнату, опять плотно прикрыв дверь. Но дым все равно проникал и сюда.
На двух кроватях лежали мои больные родители.
— Мама, на балкон!
Но она подошла к «красному углу» и, держась за стол, стала молиться перед иконой Богородицы, которой их благословляла отцова тетка после венчания в Петропавловском храме Самары.
Я взвалил отца на плечо, вытащил на балкон и усадил на стул.
— Мама! — кричал я уже в раздражении.
— Не мешай, сынок. Лучше встань рядом и помолись. И ничего не бойся — все во власти Божьей.
Я смотрел на дым, заполнявший комнату, и чернеющий от него потолок и думал, что же лучше — чтобы мои родители сгорели в этом доме или разбились, пытаясь спуститься со второго этажа.
Во дворе суетились люди и что-то кричали. Отец на балконе читал газету. Мама молилась. А я вдруг заметил, что чернеет весь потолок, кроме того, места, где стояла мама; копоть оседала на все, кроме той части стола, за какую она держалась, «красного» угла и иконы.
Приехали пожарные, стали заливать горящую квартиру, ворвались в подъезд, а к нашему балкону протянули лестницу. Один из пожарных поднялся к нам:
— Давайте спускаться по очереди.
Отец почти равнодушно посмотрел на него и сказал:
— Мне ни к чему.
А мама твердо заявила:
— Никуда не пойдем. — И, уже обращаясь ко мне, произнесла: — Ничего не бойся, сынок.
И я вдруг осознал, как удивительно спокойно действовал все эти пятнадцать минут.
Пожар потушили.
Квартира новеньких сгорела почти полностью, а соседние, даже самая ближняя, полуслепого восьмидесятилетнего дяди Коли, — только прокоптились.
Когда пожарные уехали, мама тоже вышла на балкон и, глядя куда-то вверх, прошептала:
— Будешь в храме — поставь свечку перед иконой «Неопалимая купина».
…А отец мой умрет только через две недели. Но к тому времени я уже успею отмыть стены и побелить потолки.

Стена нерушимая
Историю эту мне рассказал писатель Г. Несколько лет назад они тесной компанией во главе с молодым священником, а ныне игуменом А., совершили паломническую поездку в Псково-Печерский монастырь. И все у них складывалось хорошо: удачно доехали, попали именно на ту службу, на какую хотели, встретились с теми насельниками, с кем и планировали. Даже водитель В. впервые исповедался и причастился.
Переночевав в монастыре, решили отправиться в Новгород. А почему бы и нет? Все складывается удачно, да и деньги незапланированно остались. Расспросив о самой короткой дороге, тронулись в путь. Но вот беда: ближе к вечеру сломался автомобиль. Провозились с ним почти дотемна, а когда наладили, решили в ночь не ехать. Разбили лагерь на поляне, развели костерок, поужинали и легли спать, кто где умудрился. Но как люди опытные решили по очереди дежурить.
Первым выпало водителю В. Примерно через час он стал ощущать запах гари, а потом увидел поднимающийся над лесом дым. Разбудил спутников. Решили ехать назад. Но дым вдруг поднялся и с другой стороны. А потом охватил и всю округу. Паломники сложили вещи в машину и стали молиться. И — о чудо! — дым остановился ровным прямоугольником вокруг поляны, поднимался ввысь, но не приближался к людям.
С рассветом дым стал рассеиваться, а поднявшийся ветер погнал его вглубь леса подальше от дорог.
Когда совсем рассвело, паломники решили осмотреть местность и метрах в тридцати от своего лагеря вдруг, за сосновым колком, обнаружили новую каменную часовню, сработанную в древнерусском стиле. Рядом — две могилы, на остатках плит которых можно было разобрать только то, что захоронения были сделаны в 1928 году. Отслужили панихиду, во время которой всем было как-то и светло, и печально.
Потом пошли дальше по поляне: попадались какие-то валуны, битый кирпич и остатки насыпи — все это по ровному периметру, именно там, где ночью остановился дым…
Продолжили путь и уже в нескольких километрах от поляны встретили тракториста на могучем бульдозере. Остановились. Расспросили. Оказалось, что в округе горят торфяники, а на поляне, где они заночевали, до 30-х годов был монастырь. «Может, видели остатки стены вдоль леса? — спросил тракторист. — Там еще в прошлом году часовню поставили возле последних монашеских могил…»

«Неопалимая купина»
Вдруг вдалеке что-то затрещало, потом бухнуло, будто взорвалось. Темное небо стало освещаться рваными сполохами. Я вышел на улицу. За соседним рядком домов поднимались клубы дыма и вырывались резкие языки пламени. Пожар!
Я медленно шел по улице и удивлялся, что из-за ворот не выскакивают собаки — попрятались. Шел, успокаиваясь и — о, ужас! — даже радуясь, что ветер не в нашу сторону.
А в ту сторону, куда он дул, куски раскаленного шифера и горящих досок отлетали метров на триста, как мне потом поведал приятель.
Горели сараи, погребки, сеновалы… А осень затяжная и сухая. А до ближайшей пожарной команды — семнадцать километров. Мужики отчаянно открывали двери и ворота, чтобы выпустить на волю скотину. Коровы чуть ли не сшибали стоявших людей, а свиньи, пугаясь толпы, вновь бросались в огонь. Бестолковые куры метались среди дыма и горели. Вдруг ветер как-то странно сменил направление и стал дуть во все стороны. В соседних домах начали с треском лопаться стекла. Я поспешил домой и наткнулся на женщину со стеклянными глазами, которая бормотала: «Горит… Пусть все горит». Ее оттаскивали от огня, предлагали корвалол, впрочем, особо не жалея.
Пожарные приехали через час, без воды. Сарайский курмыш выгорел полностью, но огню не дали распространиться на жилые постройки.
…Поздним утром я пошел на пепелище. Хозяева подворий растаскивали завалы, чтобы достать из погребов все, что там уцелело. Мальчишки радостно откапывали еще теплые металлические предметы и грузили их в тележку, чтобы сдать на приемном пункте, коих в селе аж два.
Откуда-то появилась старушка и пробормотала:
— Божье наказание. Видишь станок обгорелый, а он когда еще из мастерской пропал. А эти мусорные баки из школы украли, чтобы зерно в них хранить. Сохранили-схоронили…
Старушка стала говорить еще что-то про емкости с соляркой, что взрывались во время пожара, но я ее перебил:
— Но не у всех же в сараях было ворованное.
— Значит, Господь за безпутство покарал или безразличие к беде чужой. А вот у К-х сарай не сгорел, а у этой даже клеенка на погребе не оплавилась.
И я будто только что заметил среди пепелища почерневший, но нетронутый пламенем сарай, а невдалеке от него погреб с деревянной крышкой, обитой клеенкой — от дождей.
Из рассказов очевидцев узнал, что некая Елена во время пожара вышла с иконой «Неопалимая купина», подошла к своему погребу, перекрестила его и вошла в сарай своих родственников, хотя ее и пытались удержать, ведь огонь подступал совсем близко. Потом она вышла и обошла с иконой этот сарай и свой погреб…
Еще два дня дымилось пепелище, а Еленина клеенка каждое утро была мокрой от росы…
Потом я расспросил кого смог про эту Елену. Оказалось, что в село она вернулась недавно, после смерти родителей, а всю взрослую жизнь прожила в городе. По приезде сделала в доме ремонт, в «красном углу» расположила огромную икону «Неопалимая купина» и возродила родительский огород, не успев еще обзавестись хозяйством.
Как-то утром, выйдя из дома, она увидела, что тюль, висевший перед входной дверью, слегка попален. Елена помолилась и побрызгала его святой водой. А в воскресенье купила в ближайшем храме маленькую икону «Неопалимая купина» и на следующий день обошла с ней весь свой огород вдоль забора. Не прошло и недели, как на соседнем участке загорелся летний домик; огонь перекинулся на ограду и спалил ее почти всю, кроме того места, где она была единой с Елениной. В селе уже тогда нехорошо зашептались, потому что у Л-х это был второй пожар за полгода. А через три месяца сгорел у них и сарай с сеновалом. Это именно хозяйка Л. стояла тогда на пожаре и бормотала: «Горит… Пусть все горит».

Рис. Валерия Спиридонова.

Владимир Осипов

23.12.2005